В гостеприимном доме популярного журналиста, телеведущего, писателя,  режиссера и создателя системы «психофилософия» Андрея Максимова беседуем о его ипостасях и просто за Жизнь. 

Начнем с новых ваших книг. «Песталоцци. Воспитатель человечества» – если в нескольких предложениях, в чем суть его педагогической системы?

- Я предложил издательству «Молодая гвардия» в серии ЖЗЛ написать книжки про трех великих педагогов: Песталоцци, Корчак, Монтессори. За 90 лет в «Молодой гвардии» вышло всего  две книжки про педагогов – Песталоцци и Ушинский. Издатели согласились с этой историей, и вот уже вышло две книги – про Песталоцци и про Корчака. Сейчас я пишу книгу про Монтессори – будет такая трилогия. Что касается вашего вопроса – мы существуем, не зная педагогических открытий, а это очень важно. Я спрашивал у большого количества учителей – что сделал Песталоцци – не знает никто. Главное его открытие – это метод природысоответствия, смысл которого состоит в том, что сначала изучай, а потом обучай. Сначала надо изучить ребенка, понять, что соответствует его природе, а потом его учить. Нельзя учить всех и всему. Если мы с вами оглянемся на 16-17 век, то увидим, что все поменялось, кроме школы. Школа как была церковно-приходской, так и осталась – по сути. По контенту она изменилась, а по сути – 30 человек в душном зале делают то, что им не интересно. Потому что все открытия, в том числе Песталоцци, Корчака  и Монтессори не используются.

«Януш Корчак. Жизнь до легенды» – что главное в его принципе в отношениях с детьми?

- В отличие от Песталоцци и Монтессори, которые придумали системы, Корчак никакой системы не придумал, однако, он изменил этику отношений взрослых и детей. Главное в том, что сказал Корчак – дети это люди! Ребенок с момента рождения – это существо, у которого есть прошлое, который совершил мощнейший поступок – он родился, и он требует уважительного к себе отношения. Один из постулатов Корчака – не только мы должны учить детей, но и сами должны у них учиться. Потом это перехватила Монтессори – в ее книге есть глава,  называется «Дети наши учителя».

Почему сейчас, в ХХI веке, мы должны знать и изучать этих швейцарца и поляка - при том, что первый жил в средине 17 века, а второй – в начале 20-го?

- Мы же должны знать закон всемирного тяготения, а Ньютон еще раньше жил. Что касается швейцарца и поляка – они сделали открытия, которые не используются. Они абсолютно современны и необходимы сегодня как педагогам, так и просто родителям. На принципах Песталоцци основано потом системы всех великих педагогов: Корчак, Мантессори, Амонашвили, Сухомлинский, Макаренко работали по этому принципу. Это основа, и ее нужно знать.

Ваша книга «Как не стать врагом своему ребенку» - что не так с нашим школьным образованием?

- У нас нет образования. То, что мы называем «образованием», образованием не является. В свое время Жванецкий сказал: «То, что мы называем сметаной – сметаной не является». То же самое относится к нашему образованию. Для того, что бы мозг решал задачи, ему нужно предоставить несколько условий: кислород, глюкоза, и в частности – мозгу должна  быть интересна задача, которая перед ним ставится. Если мозгу не интересно – он решает эти задачи с большим трудом, или не решает вовсе. Проблема заинтересовать ребенка обучением практически не стоит. В ребенка «впихивается» некоторая информация, в результате, если мы возьмем период с 4по11 класс – ребенок почти ничего не узнает. Он выучивает урок, отвечает его и забывает, потому что мозгу не интересно, он не видит в этом смысла. Сама система, когда 30 разных человек, с разными вкусами и пристрастиями обучаются одному и тому же  - бессмысленна. Дальше: в некоторых школах есть хорошие учителя, физик например, который умудряются увлечь детей физикой – они ходят на олимпиады, побеждают, и мы говорим: « У нас потрясающая школа, дети побеждают на олимпиадах». Побеждают на олимпиадах единицы – уникальные дети, которые учатся у уникальных учителей. В целом, система образования работает очень плохо и это становится видно. Все проблемы, которые есть в любой стране, они начинаются с проблемы образования. Но всегда есть дети, у которых хорошие родители, которые обучают детей чему-то, хорошая школа или хорошие учителя. У нас еще в школе есть одна серьезная ошибка – мы заменили призвание на профориентацию. Профориентация – это, какие профессии нужны государству в данный момент. Безусловно, очень важная вещь. А призвание – это то, ради чего тебя призвали на Землю, это половина счастья. Вторая половина счастья – это Любовь. А в школе слово «призвание» не существует. Мало кого из учителей интересует, чем увлечен ребенок. Ценности меняются, детей интересует  «как заработать денег», потому, что не объяснили ничего другого. Им не объяснили, что надо ходить  на работу с интересом, надо работу свою любить. Более того, им все время говорят, что «работа – это тяжело, труд – это трудно». И поэтому ребенок, оканчивая школу, понимает, что работа – это тяжело, но пускай хоть деньги она приносит. А между тем, все люди, которые хоть что-то серьезное сделали в истории человечества, в любой профессии – это были люди, которые нашли свое призвание. В историю входят те, кто реализовал  свое призвание. В Америке жили два мальчика. Один из которых, как известно, купил яблоко за доллар и продал сок за два – это был Рокфеллер. А второй – ходил и рисовал всех портреты, это был Дисней. У одного было призвание продавать, а у второго – рисовать. Вот этого, к сожалению, нет - причем это проблема не российская, она всемирная. Почти нигде на это не обращают внимания.

Есть надежда, что ЕГЭ отменят?

- Нет. Но вообще,  это такое удивительное перебрасывание внимания на то, как оценивать. ЕГЭ – это история про то, как оценивать, а не про то, как учить. Тем не менее, все последнее время люди вместо того, что бы менять процесс обучения - думают, как оценивать. Даже, если когда-нибудь ЕГЭ отменять, от этого ничего принципиально не измениться. Потому что учить будут также. ЕГЭ все ухудшило, оно, например, абсолютно уничтожило историю СССР. Она изучается в последние два года, а все это время все занимаются только ЕГЭ. Вопрос, который приводит любого подростка в шок, это – «кто с кем воевал в Гражданскую войну?».

Название еще одной книги немного шокирует: «Родители как враги» – несколько ваших правил, что бы ни стать врагом своему ребенку.

- У меня в начале ноября выходит книжка «Любить нельзя обидеться» - это про то, как распознать комплексы, которые воспитывают в ребенке родители, и как эти комплексы победить. Самый злейший враг ребенка – это любящий родитель. У нас какая проблема – мы боимся, что дети будут избалованы, и не боимся, что они будут недолюблены. Мы любим хватать ребенка  и все за него делать, совершенно забывая, что это тоже Человек, у которого могут быть свои желания, свои стремления. Я всегда, например, говорю родителям, что ребенок не должен убирать свою комнату. Ему нравится жить в бардаке – это его жизнь, почему он должен жить так, как хотите вы? Ни один родитель, никогда мне не привел аргумента, почему ребенок должен убирать свою комнату. Это его жизнь, и он ее так живет. Ребенок должен жить в том мире, в котором он хочет, и делать то, что ему нравится. Одно из открытий Монтессори, то, что дети, в отличие от взрослых, очень любят работать. Детям очень нравится что-то делать, гораздо больше, чем ничего не делать. Но потом они смотрят на взрослых, которые предпочитают ничего не делать, и думают, что раз так взрослые живут, то и мы так будем. Проблема родителей состоит в том, что они хотят сделать детей по образу и подобию своему. Причем, это не значит, что их жизнь была хорошая. Я на лекциях всегда прошу родителей: поднимите руки, кто из вас счастлив – поднимают три-четыре человека. И тогда возникает вопрос: «А чему вы учите детей, быть несчастными?». Самая главная проблема – надо давать свободу ребенку. Надо идти от ребенка, а не от наших представлений, что нужно и что не нужно. Я знаю семьи, где дети не убирали свои комнаты. Это всегда заканчивается в подростковом возрасте, как только начинаются гости. Как только мальчик зовет в гости девочку – комната сразу убирается, и не надо его заставлять, он сам это сделает.

Вы работаете в жанре «высказывания», как сами его определили. Почему мы так редко слышим  друг друга?

- Потому что заняты собой. Если говорить с точки зрения физиологической, то человек в семь-восемь раз медленнее говорит, чем думает. Вот мы сейчас с вами говорим, вы внимательно меня слушаете, но на самом деле вы частично придумываете следующий вопрос, а частично думаете про что-то свое. Я говорю намного медленнее, чем вы думаете, и  у вас остается свободное пространство. Я так тоже делаю, когда беру интервью – внимательно слушаю, но в то же время, думаю над следующим вопросом. А с точки зрения человеческой - люди просто друг другу не интересны. Сейчас практически исчезли интервью с людьми, там интервью с позициями. Человек разговаривает с другим человеком с его позицией, пытается ее выяснять. Если человек не интересен, то зачем его слушать. Почему люди ходят к психологам? Потому, что психолог, и то не все, хотя бы выслушает. Я на лекциях такое практикую: говорю аудитории, чтобы на листке написали всех, кого видели в течение  дня. А потом поставьте плюсик против фамилий тех людей, которые на вас сосредоточились. И вы поймете, что в течение дня таких людей или не было вообще, или это был ребенок, который попросил денег.

А, простите, муж-жена в этой вашей концепции?

- Это очень сложная история. Если мужу с женой интересно, если им есть о чем разговаривать и спорить – то тогда эта семья может надолго сохраниться. Но, как правило – нет, все формально. И с детьми так же. Бывают уникальные семьи – мои друзья, я уже не помню столько они вместе, вот они друг с другом все время общаются и спорят. А чаще все это формально: приходят с работы уставший муж, уставшая жена. Так же и с ребенком, ему задается два вопроса: «Как дела в школе», ответ – «Нормально»,  и вопрос второй - «Ты поел?», ответ - «Да». Все, родительская функция выполнена, мы поговорили. Дети страдают из-за отсутствия возможности общения, особенно в предподростковом возрасте.

Ваш литературный багаж перевалил  семь десятков  наименований. Особняком для меня стоит  «Многослов», сильно когда-то  потрясший. Как вы его создавали?

- У меня была презентации книжки на Нон-фикшен (книжная ярмарка – прим. автора) и один из охранников стесняясь, но все же задал вопрос: «А что такое смерть?».  Я понял, что никогда про это не думал. Потом другой человек спросил у меня: «Что такое радость?». И я понял, что нет книжки, которая бы давала возможность людям подумать над главными словами жизни. То есть, нет книжки, которая бы помогла с помощью расшифровки слов понять смысл жизни – для отдельного человека, не для всех. Я написал такую книжку, и она стала бестселлером. Это были слова, которые характеризуют человеческую душу. Потом я написал политический «Многослов», она продавалась гораздо хуже. А потом вышел универсальный «Многослов», где есть и то и другое. Это был очень интересный момент в моей жизни, это же не словарь. Это мой взгляд на то, что это такое. В «АиФ» печатались кусочки из книги и вызывали ожесточенные споры.

Почему важно говорить не о политике, а о своих проблемах и о взаимоотношениях с близкими людьми?

- Это каждому свое. Мне интересно говорить с людьми про то, на что человек может повлиять. На то, как относиться к ребенку -  можно повлиять. У меня на каждой лекции (сейчас их меньше) какая ни будь мама, сказав нецензурные слова,  вставала и уходила. Иногда они возвращались, иногда нет. Я понимал, что я задел в них что-то такое, что она не может это вынести в присутствии других людей, она должна это пережить. А значит,  это может поменяться – и в этом, как мне кажется, есть какой-то смысл. Это не значит, и это важный момент, что я кого-то учу жить. Можно считать, что ребенок вам должен, потому что вы его выкормили, а можно считать, что он вам столько дал, потому что вы его родили – это такое счастье, что вам было кого кормить. Получается что, наоборот – к ребенку надо относиться с чувством благодарности. Когда мой сын, которому 25 лет, иногда говорит, что ему неудобно у меня брать деньги, я отвечаю, что это счастье для меня, что есть, кому давать деньги. Когда люди говорят про политику, ничего не меняется от этого, к сожалению. Ну, хочется – пусть говорят. Про политику говорят с гораздо большей страстью, чем про воспитание. Я много лет предлагал, сейчас мне уже надоело это делать, устроить ток-шоу – люди, проблемы, эксперты, только все дети. И обсуждать с ними те проблемы, которые волнуют детей: отношения с родителями, отношения с учителями, отношения со школой, любовь, в том числе и политика. Нужно, чтобы детей услышали, но это никому не надо.

Теперь о театре. Вахтанговские «Любовь у трона» и «Брюсов переулок» - это шедевральные спектакли. Как вы их создавали, и планируются ли еще постановки в театре на Арбате?

- Когда мою жену (Екатерина Максимова (Морозова) режиссер, художественный руководитель и основатель OPEN Театра - прим. автора) спрашивают: «Как ваш муж пишет книги?», она отвечает: «Садится и пишет!». Спектакль «Любовь у трона» возник, когда после церемонии, которую  вела Ольга Тумайкина, я подошел к ней и поблагодарил за хорошее ведение, а она предложила – поставьте со мной спектакль. Я хотел это делать как самостоятельную работу, но оказалось, что Римас Владимирович Туминас (экс-худрук театра Вахтангова -  прим. автора) видел мой спектакль. Я ставил эту же пьесу в театре Модерн, там играли Илзе Лиепа и Сергей Пинегин – ее то и видел Туминас. И мы этим спектаклем открыли Симоновскую сцену театра Вахтангова. Моими спектаклями открывались три сцены в Москве. Про Симоновскую уже сказал, этим же спектаклем открывался Театральный зал Дома музыки и моим спектаклем «Моцарт и Сальери» открывался Театральный зал музея Высоцкого. Я очень хочу сотрудничать с театром Вахтангова, у меня есть две идеи на выбор, но там очень все плотно. Если они сочтут возможным – я с удовольствием.

Моссоветовская «Гроза прошла» - мы с вами спорили после пресс-показа. Обязательно ли Любовь должна быть жертвенной?

- Нет. Мне кажется, это русских подход, что Любовь обязательно жертвенна, что если ты влюбился, то ты обязательно должен что-то такое потерять. Мне кажется, что Любовь – это радость и восторг. Может ли она быть жертвенной – может. Я ходил мимо книжной полки, где стоял том Мережковского (по его пьесе поставлена «Гроза прошла» - прим. автора) несколько лет. Я начал читать Мережковского, мне все очень не понравилось – все тяжело. Пьеса «После грозы» мне показалась такой чеховской – понятной, внятной, очень длинной, я ее сильно сократил. Вот он и Чехов – они писали про жертвенную любовь.

Понятие  «верность» -  есть ли оно в наше время? И как долго вы искали Марину Кондратьеву - она бесподобна в постановке «Гроза прошла». Именно Марина Кондратьева  для меня ассоциируется с этим понятием.

- Марина живет всю жизнь с одним мужем (заслуженный артист России Алексей Юрьевич Осипов - примеч. автора), они прекрасно живут, я думаю, что она верная жена. Марина посмотрела «Любовь у трона», они с мужем приходили, и сказала мне: «Вы так понимаете женщин, давайте что-нибудь вместе сделаем». А в это время поменялся режиссер в театре Моссовете – пришел Евгений Марчелли. Марина пошла к нему, и все решилось буквально сразу же. Я приехал, встретился с Марчелли – он одобрил и сроки,  и артистов,  и деньги, переговоры заняли минут пять. Марчелли удивительно хороший человек. Мы одновременно выпускали свои спектакли – он, главный режиссер театра и я – приглашенный. И он говорит: «Андрей, вам же нужна сцена - я вам уступлю!». Я чуть не упал со стула – это было потрясающе.

«Любовь в двух действиях» – как вам работалось с хореографом спектакля Ильей Авербухом?  

- Очень быстро. Его привела Любовь Толкалина (играет главную героиню спектакля - прим. автора), я по наивности предложил ему сначала пьесу прочитать. Неа. Он меня потряс тем, что когда пришел, то снял обувь, сказав, что «на сцену в ботинках не ходят». Это поразительно, не все артисты так делают. Дальше он в течение вечера придумал все. Надо исходить из того, что Авербух – Гений.  Никакие правила с ним не работают. Он меня слушал, потом брал блин, дело было в Масленицу, ходил по залу и говорил надо сделать то-то, то-то и то-то. И все! Потом он оставил свою ассистентку, которая несколько раз порепетировала с артистами – и все. Я думаю, что Авербух может даже этого  не помнить. Он все сделал быстро, качественно,  спокойно, без криков – абсолютно выдающийся гениальный хореограф. По сути своей. Это всегда неудобно говорить человеку,  но…я видел несколько работ Туминаса.   Римас Владимирович – абсолютно Гениальный режиссер. То, как он поставил «Войну и мир» - мог поставить только Гений  простой в общении, и то, что он мне сказал – он принимал два моих спектакля – это одни из главных моих театральных уроков. Он – Гений, но таких людей мало.

 «Театр - это когда коврик и два актера» - вы за репертуарный театр, вроде Вахтанговского, или за новые формы, как пример -  «Оpen театр»?

- Я за то и за то. Должно быть все – и театр-дом, и театр, как у моей супруги. Должны быть антрепризы, я ставил один раз такой спектакль. В том спектакле («Любовь в двух действиях» - прим. автора), первый и последний раз на драматическую сцену вышел Николай Расторгуев. Он замечательный драматический артист, и мне очень жалко, что он не реализуется в этом качестве. Лично мне  работа в антрепризе не очень понравилась. Когда ты ставишь в театре, у тебя все под рукой, а в антрепризе – это целая история. Но в тот момент, я этот спектакль нигде больше не мог поставить. Нужны такие театры, как «Оpen театр» у Кати, когда люди не просто играют спектакли, а решают свои психологические проблемы.

Позволю себе цитату одного из коллег про вас: «…в  его спектаклях есть явное послание людям -  и духовное, и сугубо познавательное». Про духовность мы уже поговорили, а что там с познавательностью? Зачем зрителю приходить в театр?

- Я когда начинаю репетировать, есть несколько постулатов, один из которых: надо работать быстро и весело. И второе – я не хочу никаких сообщений зрителю посылать. Я не ставлю спектакль, чтоб послать послание. Меня, честно говоря, не очень интересует, как зритель это все воспримет. Я работаю для интересности. Певец шансона Михаил Бублик сказал замечательно по этому поводу: «Провести жизнь в искусстве - это не самый плохой вариант». Собственно говоря, провести жизнь на репетициях – это очень хороший вариант. А если еще при этом и поставить спектакль, который будет смотреть зритель, если он будет хлопать, если нам дадут «Звезду Театрала» - то прекрасно. Моя точка зрения – поход в театр, это форма развлечения. Я говорю артистам, что зритель может быть наш от выхода из театра до метро – в этот промежуток времени он может думать про наш спектакль. Может быть,  каким-то образом театр влияет на людей, и наверное, люди, которые ходят в театр другие. Я никогда про это не думал, я не думаю – интересно или неинтересно зрителю будет. Я собираюсь с артистами и получаю удовольствие от процесса. Меня за это ругает мой сын (Андрей – актер, прим. автора), который к театру относится серьезнее, чем я. Туминас, который понимает в театре все, и которого невозможно обмануть, сказал: «Я знаю, что вы делаете – вы собираете компанию и просто сидите компанией и что-то делаете». Мне важно, чтобы в этой компании люди были не только талантливые, но и хорошие и мы что-то там «варим».

Но он, же сам делает не так – его спектакли, тот же «Война и мир» - это послание?

- Это надо с ним разговаривать. Он исповедальный режиссер, он делает исповеди. «Войну и мир» он же не случайно поставил, когда заболел. Он ее поставил как историю людей. Сцена бала, где танцует одна Наташа – она гениальна. Ему стало важно выделить человека, и показать человека. И я не думаю, что он в этот момент думал о зрителе. Театр – это конкретная профессия, можно сказать много слов, но в результате артист должен выйти на сцену и понимать, откуда и куда он идет, и самое главное – понимать, что он делает и зачем? Мой любимый вопрос артисту: «Что вы здесь делаете - одним словом?»

Телевидение. Анатолий Григорьевич Малкин и Кира Александровна Прошутинская – кто они для вас?

- Учителя. Это люди, которые меня взяли на работу, и которые многому научили. Это телевизионная эпоха. Люди, которые делали авторское телевидение, в котором важен именно автор. Поэтому, например, программа «Времечко», с которой я начинал свою телевизионную карьеру – совершенно авторская. Там были разные люди, со своими характерами – но это было давно. Несмотря на сложности наших отношений, я отношусь с благодарностью к обоим.

Программа «Наблюдатель» - для кого она и для чего?

- Она замечательно придумана именно тем, что четыре человека. Когда много ведущих, то зритель может сравнивать. Я, как и канал «Культура», делаем программу для думающих людей. Для людей, которые хотят знать свою историю,  которые хотят подумать над проблемами – и мне ужасно интересно это делать. Что касается телевидения, то мне конечно, мало одной программы. Я все время хожу к начальству, и говорю, что мне мало – 4 эфира в месяц, а было 27. Но то, что есть – очень ценно и интересно. Когда приходит четыре разных человека и ты должен их соединить, и ты должен сделать так, чтоб им было комфортно, и ты должен сделать так, чтоб они раскрылись, а они совсем разные – это очень интересно.

А как это технически происходит?

- Есть целая бригада, есть редактора. Темы мне предлагаются, иногда я предлагаю сам. Перед эфиром я никогда ни с кем не общаюсь. Я серьезно готовлюсь, пишу какие-то вопросы, которые не всегда использую, у меня есть очень хороший редактор – Женя Ушакова. Она мне готовит кучу информации, там иногда бывают темы – например,  вчера был эфир, посвященный юбилею МХТа – я много знаю про МХТ, но точно меньше, чем Женя мне может подготовить. Она меня хорошо чувствует и дает именно то, что мне будет нужно. А дальше, как я понимаю, это кухонный разговор. Очень важно постараться создать такую атмосферу, чтобы люди не нервничали. В телевизоре нервничают все, и надо постараться сделать так, чтобы людям было легко.

Как вам удается быть таким спокойным в эфире, вы никогда не нервничаете?

- Никогда. Мне очень нравиться разговаривать с людьми, у меня почти никогда не бывает людей неприятных – почему я должен волноваться? Потом, меня готовят к эфиру: причесывают, гримируют, вокруг меня бегают девушки и в буквальном смысле слова – пылинки сдувают. Я разговариваю только на те темы, которые мне интересны. А могу отказаться от каких-то тем, и даже это иногда делаю. Но, если честно, я не знаю в «Наблюдателе» неинтересных тем. Помимо того, что я узнаю людей, я еще узнаю какие-то новые вещи. Это очень интересная и важная часть моей жизни, но ее мне не достаточно.

Вы «дежурили по стране» с Михаилом Жванецким. Каким вы его запомнили?

- Очень тяжелый человек. Работать было чрезвычайно трудно, и работал я только по одной причине – понимая, что это Гений. Я понимал, что могу поспособствовать тому, чтобы этот Гений общался с аудиторией. С каждым годом это было все тяжелее, но, мне кажется, что программа его поддерживала. И мне ужасно сейчас думать о том, что в течение года не стало Жванецкого, не стало его директора Олега Сташкевича,  и не стало Леши Бегака, который заменил меня на передаче. Жванецкий очень нервный, плохо предсказуемый, тяжелый человек, но Гениальный. Гений и не должен быть простым. Я очень много чего делал на телевидении,  «Дежурный по стране» -  это самое сложное. Сейчас не хватает авторитетов, человека из сферы искусства, которому бы верило много людей. Я прекрасно понимал, что Жванецкий говорит вещи, которые для многих людей являются решающими. Это я видел и по аудитории, которая сидела в студии, и по откликам, и по тому, что мне говорили люди на улице.

Психофилософия – что это такое и с чем его «едят»?

- Это приемы, с помощью которых можно оказать первую психологическую помощь. Мы все являемся психологическими консультантами, потому что к каждому из нас приходят жены, дети, друзья с разными вопросами. И мы отвечаем им, основываясь на собственном опыте. Господь штучный мастер, и всех людей сделал разными. И поэтому, когда ко мне стали подходить люди с разными вопросами после лекций по общению, я понял, что должна быть какая-то система, которая поможет людям помогать людям. Я занялся чтением книг по психологии, затем я окончил курсы при Институте христианской психологии – я серьезно всем этим занимался, чтоб придумать систему. Это удивительно, но в школе и мы, и сын мой, проходили, как оказывать первую медицинскую помощь.  А как оказывать психологическую помощь почему-то не учат. Вот я и решил, что это не правильно и придумал такую историю.

Психологические проблемы – это мы сами себя «накручиваем», или болезнь, которую нужно лечить?

- Психологические проблемы – это много чего: есть больные люди, и если это надо лечить – это не психофилософия, есть действительно, когда мы себя «накручиваем», есть естественная реакция организма. И вот это все надо выяснять, и в принципе, надо это выяснять у профессиональных психологов. Но, к сожалению, когда человек идет к профессиональному психологу, он ставит на себя «печать» больного, и поэтому, чаще всего, он идет к друзьям. Я проводил опрос в интернете, полторы тысячи человек – 90% ответили, что в трудной психологической ситуации идут к друзьям. И получается, что этих «друзей», то есть – нас, надо чем-то вооружить. Когда я разговариваю с родителями про детей, то говорю, что есть только две вещи: собственный пример и слово для влияния на ребенка – больше нет ничего. Либо мы сможем подобрать такие слова, которые помогут ребенку, либо не сможем.  Есть правило Корчака: если ты видишь плачущего ребенка – сначала обними, а потом выясняй что случилось.

Преподавание, телевидение, писательство, режиссура и психофилософия – это пять пальцев «одной руки» или совершенно разные ипостаси Андрея Максимова?

- Если честно, я так никогда не думал. Преподавания у меня нет уже несколько лет  - не по моему желанию, так получилось. Я делаю то, что мне интересно. Я видимо такой психотип, который не может делать одно и то же, мне надоедает. У меня профессия – трепач, я больше ничего не умею. Я люблю разговаривать. Все что я делаю:  постановка спектаклей, работа на телевидении, написание книг – я разговариваю. Вбить гвоздь – это проблема. Притом, что мой папа (поэт Марк Максимов - прим. автора)  абсолютный рукодельник, он построил дом на даче, он построил кухню. Я не умею этого ничего, а психологические консультации – все это разговоры. И это я умею, я специально старался, чтобы умел говорить мой сын и дочь – и они прекрасно разговаривают. Я просто делаю то, что мне интересно.

А вы всегда делали то, что хотели?

- С юности, с университета. Я не хотел ходить в школу, совсем, но ходил. Я не хотел учиться в университете, мне было очень скучно - там я проучился 14 лет. Первый вопрос, который я задаю человеку, который приходит на консультацию: «Чего вы хотите?». Подавляющее число психологических проблем возникает из-за того, что человек делает то, что не хочет. Или не делает то, что хочет – это еще переживаемо, а вот когда он делает то, что не хочет – прямой путь к серьезным психологическим проблемам. Есть вещи, которые мы делаем не замечая. А вот когда мытье посуды становится проблемой – тогда надо покупать посудомоечную машину.  Если не можешь соединить любимую работу с заработком, попробуй другое дело. В любой аудитории, когда я говорю, что нужно жить как хочется – это всегда вызывает протест. Это потому, что желания – очень сложная история, это же ответственность. Я вот решил, не имея образования и связей, поставить спектакль «Борис Годунов» в хорошем московском театре, не имея ничего – и поставил, в театре Ермоловой. И поэтому, я очень скептически отношусь к мечтам. Мне кажется – это то, что ужасно портит жизнь людей. Желание – действенно, а мечта – это бездейственная история. Можно всю жизнь прожить только мечтая. Желание – оно мобилизует человека, и заставляет жить определенным образом. Но не все на это решаются, потому что жить не сообразно желаниям очень просто. И всегда есть оправдание. Я абсолютно уверен, что человек должен стремиться жить так, как он хочет. И не надо исходить из того, что человек – эгоистичная сволочь, и если он хочет чего-то, то это значит, что он сделает кому-то гадость. Чаще всего человек хочет хорошего. Почти вся педагогика строится на том, что человек рождается хорошим. И если мы посмотрим на младенца, то он абсолютно искреннее существо. У меня ничто не способствовало ни тому, чтоб я стал режиссером, ни тому, чтобы занимался психологией. Я понимал, что мне это интересно, и я этого хочу – а если хочу, значит, я буду это делать.

Закончим разговор еще одной вашей книгой, теперь уже с жизнеутверждающим названием - «Удовольствие жить и другие привычки нормальных людей». От чего лично вы получаете то самое «удовольствие» в жизни здесь и сейчас?

- От всего, иначе – бессмысленно. Вот беседую с вами, пишу, читаю, веду машину -  бессмысленно что-то делать, если не получаешь с этого удовольствия.  Я получаю удовольствие от того, что веду программу «Наблюдатель», от того, что пишу книжку про Монтессори, а иначе – зачем? Это всегда так, а особенно сейчас, когда все так нестабильно. В этой ситуации, где все нагнетено, еще нагнетать – зачем? Надо стараться жить, чтоб было ХОРОШО. Я могу прервать интервью, когда у меня берут - редко бывает, но говорю, что мне не интересно,  и все. Я могу уйти с плохого фильма, я могу уйти в антракте со спектакля. И наоборот – я посмотрел потрясший меня спектакль в театре Вахтангова «Павел первый», выдающийся просто. Я могу балдеть немыслимо, писать рецензии, эфиры делать – просто кайфовать. Для этого и надо жить!

Владимир Сабадаш. Светлана Юрьева.

Фото – из личного архива Андрея Максимова

Сын и внук Андрея Максимова, 2023 год