Рыболовное судно​ «Снегирь»​ — плавучий дом для банды морских бродяг. Они все разные, но есть кое-что общее — желание взять улов побогаче, хорошо заработать, вернуться на берег живыми. Частью этого мира становятся два новичка​ — Никита и Максим. Ледяные волны, работа на износ и компания хмурых моряков — не таким им виделся этот летний круиз. С видео для блога придется повременить и недовольство оставить при себе. Море изменчиво, и шторм — не главное испытание, которое ждет команду корабля.

"СНЕГИРЬ"

кинокомпания СТВ

при поддержке Министерства культуры РФ,

при поддержке телеканала Россия

при поддержке Р.А Абрамовича

дата релиза: 8 июня 2023

прокат: Атмосфера кино

жанр: драма

производство: компания «Глобус-фильм»

продюсеры: Сергей Сельянов, Наталья Дрозд

исполнительные продюсеры: Наталья Смирнова, Татьяна Бонакова

режиссер-постановщик: Борис Хлебников

авторы сценария: Наталия Мещанинова, Борис Хлебников, по мотивам романа Георгия Владимова «Три минуты молчания»

оператор-постановщик: Алишер Хамидходжаев

звукорежиссер: Максим Беловолов

художник-постановщик: Ольга Хлебникова

художник по гриму: Дарья Паламарчук

художник по костюмам: Алана Снеткова

в ролях:​ Александр Робак, Тимофей Трибунцев, Макар Хлебников, Олег Савостюк, Евгений Сытый, Сергей Наседкин, Анатолий Попов, Михаил Кремер,​ Владимир Лукьянчиков, Василий Щипицин, Олег Каменщиков, Константин Гаёх.

КАК ВСЁ НАЧИНАЛОСЬ

СЕРГЕЙ СЕЛЬЯНОВ: Книгу Владимова «Три минуты молчания» я читал очень давно, и не знаю почему я о ней однажды вспомнил и сказал об этом Наташе Дрозд. В своё время эта книга была немножко культовой в очень узких кругах – она была неожиданной для того времени, речь в ней шла про экзистенцию существования очень обычного человека – профессионального рыбака, простого члена рыболовецкой команды.

НАТАЛЬЯ ДРОЗД: Одно время я была большой поклонницей Владимова.  Я прочла его биографию и поняла, что он не только в России неизвестен, но и в Германии, куда он вынужденно эмигрировал в 1983, он тоже не прозвучал.  А он невероятный автор. Книга «Три минуты молчания» вышла в 1969 году и была бестселлером. Но вокруг нее были баталии, потому что интеллигенция говорила, что этот роман - заигрывание с народом, а народ сказал, что герой для народа слишком тонкий. Я предложила Борису эту книжку, когда мы делали «Аритмию». Мне тогда показалось, что герой романа чем-то схож с героем «Аритмии»:  он  - хороший человек, живой, настоящий, но раздолбай и всё у него через жопу, он совсем не знает, что делать со своей жизнью, при этом в нём есть почти детская искренность  и честность перед собой.  Такой немного «лишний человек» в 20 веке. 

СЕРГЕЙ СЕЛЬЯНОВ: Когда мне позвонил Борис и сказал, что хочет сделать этот фильм, я немного вздрогнул, осознав, насколько это дорогой проект – всё действие на море, существенная часть – это шторм, всё это технологически очень сложно и очень дорого. Я испугался, но одновременно и обрадовался, моё намерение совпало с желанием Хлебникова и Мещаниновой – с самого начала было понято, что они это будут делать вместе.

НАТАЛИЯ МЕЩАНИНОВА: Мы прочли книгу и были впечатлены, но, сказать по правде, ни я, ни Боря не знали, как можно перенести этот сложный текст на экран. И мы поехали в Таиланд, к морю. Взяли с собой книгу, листали её, пытались понять, про что же мы будем снимать кино.  В итоге стало понятно, что книга нам дает какие-то смыслы, среду, фактуру, но при этом невозможно брать из книги сюжет, нужно придумывать свой.

БОРИС ХЛЕБНИКОВ:  Книжка талантливая, но сложность для меня была в том, что это не совсем мой материал. Я не слишком люблю про шестидесятые: меня немного пугает пафос этой радостной эйфории. Но была в этой книге одна мысль, которая меня сильно зацепила. О том, что жить хорошо и прилично вдолгую мы не можем, а на подвиг всегда согласны. Подвиг - как избавление от дико скучной, чудовищно давящей жизни перед этим и после. Подвиг - такая штука, когда ты вдруг себя проявляешь. Ты можешь жить посредственно или противно, ведя себя так и сяк, а совершаешь подвиг и это  - обретение смысла жизни. Мы зацепились за эту мысль, начали работать над сценарием.

НАТАЛИЯ МЕЩАНИНОВА: То, что у нас получилось, уже совсем мало относится к книге – разве что история про шторм и спасение норвежцев.  Но вся остальная сюжетная коллизия, отношения внутри команды и вся история придумана другая. Центральным героем книги был опытный моряк, который по ряду причин попал на чужой корабль. Он постоянно рефлексировал, страдал, вспоминал женщину, в которую был влюблен. Но самое главное – а для того времени герой был достаточно новаторским. Мы долго тащили его в сценарий, но никак не могли понять, что в нём есть важного для нас сейчас, в нашем времени, почему он - главный герой? При этом постепенно что-то интересное начало происходить в команде, начали вырисовываться герои, характеры, отношения.  И вот уже на четвертом драфте Борис вдруг говорит: «Что-то мы никак не можем понять нашего главного героя. А что, если мы просто уберём его из повествования?». И я тут же начала вычищать этого персонажа изо всех сцен. В общем, мы убрали главного героя и сценарий стал про другое. Дальше мы стали рассказывать историю травли внутри команды – как один парень прижился, а другой не смог. И историю о том, как можно быть одновременно и тем, кто травит беззащитного, и тем, кто ценой собственной жизни спасает норвежцев. 

СЕРГЕЙ СЕЛЬЯНОВ: Боря позвонил и сказал: «Давай уберем главного героя», и я сказал: «Да». И это редчайший, а может и единственный случай, когда в процессе адаптации литературного произведения история лишилась главного героя и от этого выиграла. В результате получилось очень сильное кино.

БОРИС ХЛЕБНИКОВ: Ржавый корабль был для меня принципиален – чтобы показать, что немолодые уже люди, которые похожи на неудачников на старом грязном разваливающемся судне, почему-то считают верным учить детей и говорить им «мы в твоем возрасте уже…». То есть пропитой человек в рваных трениках учит своего сына не тому, как не надо в жизни поступать, чтобы дойти до такой жизни, а говорит с упреком – «я в твое время…»

СЕРГЕЙ СЕЛЬЯНОВ: Взаимоотношения отцов и детей - этому дискурсу три тысячи лет - ещё в папирусах написано, что молодежь «не то, что наше поколение». Так было, есть и будет.  И сегодня, и завтра эта тема будет звучать актуально. Каждый фильм мы вправе применять к своему опыту, своим кинематографическим и эстетическим пристрастиям, давать оценки и так далее. Этот фильм – это большой мощный образ, в котором много смыслов, энергии и разнонаправленных эмоций, этим оно и замечательно, каждый увидит свою историю.

КАК ИЗУЧАЛИ СРЕДУ

БОРИС ХЛЕБНИКОВ: Путь кинематографиста – это путь бессмысленных познаний. Когда мы делали «Долгую счастливую жизнь», мы выяснили всё про сельское хозяйство в России, потом во время «Аритмии» - всё про медицинскую реформу и про то, как устроена жизнь врачей, сейчас - про моряков и рыбаков. Работать с этим материалом не было сложно, надо было просто понять технологию - как там всё происходит, чтобы не врать или сочинять осознанно. Мы, как всегда, начали с изучения темы. Сначала нам помогала Зака Абдрахманова – наш товарищ-документалист. Она самоотверженно отправилась в рейс по Баренцеву морю, провела 10 дней в штормах и привезла много материала. Потом мы поехали в Мурманск, ходили по кораблям, общались с людьми и поняли, как это всё устроено. 

НАТАЛИЯ МЕЩАНИНОВА: Команды таких судов бывают разными - и по 200 человек, и с жёсткой иерархией внутри. Мы расписывали такую раздолбайскую команду. Возможно, профессиональные моряки сказали бы нам, что так не бывает, и что они ходят в море работать работу.  Но они сами не замечают за собой, что в каждой команде существует один изгой, один придурок, один – лидер, который пользуется уважением и так далее.  Это подметила и документалист Зака Абдрахманова, которая ходила в 10-дневный рейс добывать для нас материал. Нам было важно узнать, как устроена ловля рыбы, что такое шкерка, надо было точно представлять пространство корабля, увидеть своими глазами рабочие процессы. И вот Зака подметила, что в той команде был один матрос, которого все дразнили. Это было не так жёстко, как у нас в фильме, не так трагично, но драматургия требует от нас рассказа внятного и яркого.  И мы стали думать, а что, если в этот коллектив, где совсем не сливки общества собрались, попадает московский хипстер; попадает просто по фану туда, где опасно, где люди зарабатывают тяжелым трудом. Этот конфликт показался нам любопытным в нашей истории.

БОРИС ХЛЕБНИКОВ: «Снегирь» - это модель коллектива, любого замкнутого мужского коллектива.  Мы же все помним «Цельнометаллическую оболочку». Это то же самое.  Просто у нас – про русское.

АЛЕКСАНДР РОБАК: Это мужская история. В ней – несколько поколений мужчин – деды, отцы, братья, сыновья. Коммуникация в мужском коллективе совершенно другая, не такая как в обычном обществе – это более острые и жёсткие, но при этом где-то очень душевные и честные отношения. Всё обнажено. Нет полуправды. При этом персонажи все неоднозначные – в каждом есть и добро, и зло. К каждому из них прикипаешь, и видишь, что несмотря на происходящее, это по сути - замечательный человек, они все - огромной души люди. Но проходит несколько минут, и – раз! -  перевёртыш.

ОТЕЦ И СЫН

МАКАР ХЛЕБНИКОВ: Первые дни были очень сложными. Потому что я воспринимал это всё именно как «работу с отцом». Благо, нам обоим хватило двух-трех смен для того, чтобы перейти в отношения «режиссёр – актёр». Просто это новый этап и новый тип наших отношений. Ведь известно, что люди могут быть близкими друзьями, но построить бизнес вместе не смогут. Или могут любить друг друга, но жить вместе не получается.

БОРИС ХЛЕБНИКОВ: На площадке Макар был для меня актёром, и это была история нашего знакомства и сближения, мы ведь никогда не сталкивались друг с другом в таких обстоятельствах. У нас были отношения отца и сына, не всегда ровные, не всегда самые благополучные, я много раз в чём-то был не прав, Макар отстаивал свою свободу… А здесь мы как-то познакомились заново и услышали друг друга. А на площадке мы просто работали: я был режиссёром, он актёром, очень исполнительным. 

МАКАР ХЛЕБНИКОВ: Я переживал за то, что ему сложно будет переключиться на профессиональные отношения со мной, что он будет меня жалеть, не скажет, если ему не нравится. А я всегда за честный отзыв режиссёра по поводу сцены. Я люблю ходить на плейбэк, смотреть сцену, разбирать её. Очень люблю, когда режиссёры подробно объясняют, что получилось, что не получилось. Критика меня не ломает, наоборот, помогает работать лучше. И тут я больше всего боялся, что ко мне будет слишком лояльное отношение. Но этого не произошло. И я безумно рад, что мы за короткий срок смогли выйти на новый уровень отношений, познакомиться друг с другом в новом измерении.

БОРИС ХЛЕБНИКОВ: Он же до этого у Мещаниновой снимался, и мне говорил, что я ему мало и неподробно объясняю, а она делала это намного лучше.

ОЛЕГ САВОСТЮК: На пробах я не знал, что Макар – это сын Борис. И только когда меня уже утвердили, он сказал про это. Но мне и в голову не пришло, что он тут «свой». На пробах он был отличным партнёром - открытым, свободным, мы проигрывали сцены легко, цеплялись друг за друга.  Я был уверен, что этого парня утвердили потому, что он крутой.

ОЛЕГ САВОСТЮК: На протяжении всего съёмочного периода Борис общался с Макаром без всяких намеков на семейные отношения, только профессионально. Но в определенном смысле я ощущал отеческое отношение Бориса не только к Макару, но и ко мне. Он очень по-отцовски относился к нам обоим, поэтому у меня даже было ощущение, что мы с Макаром братья. Нет, Борис не воспитывал нас и не проявлял никакой особой заботы, просто я чувствовал, что со мной он взаимодействует точно так же, как с Макаром. Я не чувствовал себя на площадке лишним или отвергнутым, вся группа была огромной семьей, в которую меня приняли, и я постоянно ощущал себя комфортно, в любви и в заботе. 

АКТЁРЫ И ГЕРОИ

ОТЕЦ ГЕННАДИЙ (АЛЕКСАНДР РОБАК)

БОРИС ХЛЕБНИКОВ: Было сразу понятно, что отца Геннадия должен играть Александр Робак. И по таланту, и по внешней силе, массе, уверенности, фигуре, он – идеальное попадание. Это самый рефлексирующий персонаж из всех.  Геннадий погряз в рефлексии – он не понимает, почему его дочки перестали его слушать и уважать. И свои отношения с дочками он проецирует на Никиту. Сначала пытается ему помочь, ведет себя по-отечески, но при первом же непонимании Никиты – уничтожает его. Но при этом он самый любопытный - именно из-за того, что рефлексирует, и он единственный, для кого вранье в конце – это мучение. 

АЛЕКСАНДР РОБАК: Мой персонаж - Отец Геннадий.  Он вроде бы собирательный образ – такой мужик, который для всех должен быть отцом, но на самом деле с ним всё намного сложнее. С одной стороны, он бывалый, авторитетный, мастер дОбычи, который проработал на этом судне всю жизнь, у него всё размеренно, всё по полочкам. С другой стороны, в фильме есть сцены, в котором видна его «куркулистость»: угостил товарищей конфеткой, но остальные забрал. Все выпивают – он свои рюмочки достал железные, а после, хоть и пьяный, рюмочки не забыл, собрал. Из таких деталей собирается правдивый образ. В отношениях с Никитой он поначалу вроде пытается понять молодое поколение, но ему это сложно сделать – он со своими дочками отношения выстроить не может. И когда он изгоняет из своей жизни Никиту, мы всё равно понимаем, что он к нему прикипел душой, пытался понять, но вот не получается, поэтому взял и прогнал. Он явно отношения с собственными дочками проецирует на Никиту.

НАТАЛИЯ МЕЩАНИНОВА: Отец Геннадий для меня – это центр, сердце этого корабля. Это единственный человек, который полюбил Никиту, а потом обиделся и отверг его. Он был единственным и последним человеком, на кого Никита мог опереться. Геннадий – очень значимый для меня персонаж: это – отец, который отвернулся. 

НИКИТА (МАКАР ХЛЕБНИКОВ) И МАКСИМ (ОЛЕГ САВОСТЮК)

НАТАЛИЯ МЕЩАНИНОВА: Главные герои, конечно, мальчишки. Я их всех хорошо по-человечески понимаю. Мы вроде бы делали историю предательства – Максим предает Никиту. Но я его очень хорошо понимаю Максима – его друг нарочно ведет себя, как придурок, когда уже пора перестать это делать; из-за него тебя тоже могут принять за такого-же и тоже начать травить.  Максиму надо выбирать сторону, и он выбирает сторону силы. Это понятная позиция, хоть она и жалкая.

МАКАР ХЛЕБНИКОВ: Нет, я получил эту роль не потому, что я – сын режиссёра. Кандидатов было много. И проб много – и актёров, и неактёров. Это было в январе 2021 года. Тогда я думал, что вряд ли меня возьмут. И сам не понимал, смогу ли я сыграть этого персонажа. Только на вторых пробах я почувствовал, что герой, Никита, во мне рисуется и рождается. Мне важно было понять, на что мне нужно надавить, чтобы схватить этот образ. Чтобы не сфальшивить и сделать так, как было задумано в сценарии. И только когда какие-то черты образа Никиты появились, я поверил, что у меня получится.

ОЛЕГ САВОСТЮК: Мои пробы в этот фильм длились года полтора.  Сначала я записывал самопробы, потом меня вызвали на студию, я приехал, познакомился с Борисом, ему вроде всё понравилось, но после мне никто не позвонил. Конечно, мне очень хотелось сниматься у Бориса Хлебникова: к моменту первых проб я знал все его фильмы, кроме «Коктебеля» и «Свободного плавания», а после проб немедленно посмотрел и их.  Мне дали прочитать сценарий, и я понял, что его новый фильм будет масштабным, почувствовал особенную ответственность и долго корил себя за то, что попробовался не так, сделал всё неправильно. Потом наступил карантин, прошло полтора года, и вдруг меня снова вызвали на пробы, причём с тем же текстом.  Я был очень удивлен, потому что был уверен, что фильм давно уже снят, просто без меня.

Я снова поехал и снова встретился с Борисом, и в этот день мы пробовались с Макаром: пробовали, крутили, добавляли, убирали, сразу несколько сцен – с утра до вечера. Потом я еще раз пять приезжал пробоваться, и в какой-то момент Борис остановил нас прямо посреди сцены, и сказал: «я всё понял, теперь я хочу, чтобы вы как-то наладили контакт между собой, поэтому идите куда-нибудь посидите, пообщайтесь». И мы пошли в какое-то кафе, погуляли часок и разъехались. Через неделю мне позвонила агент, поздравила с утверждением в фильм Хлебникова, и я потерял дар речь на двое суток.

МАКАР ХЛЕБНИКОВ: Никита – чужой в компании бывалых рыбаков. Периодически он ведет себя вызывающе туповато. Да, он немного странный, не очень понятный, в какие-то моменты слабый. Но он явно не отморозок и не придурок, каким его считают. Он абсолютно добрый, у него свой юмор, который никого не оскорбляет, но при этом всех дико бесит. Никита вообще подбешивает всех просто своим существованием. И это тяжелый опыт, когда ты находишься в замкнутом пространстве и не можешь уйти. Никита не слишком похож на меня, а если и похож, то на меня в мои 12 лет.

ОЛЕГ САВОСТЮК: Моего героя зовут Макс, мы с ним в чём-то похожи - например в том, что оба можем легко найти общий язык в новом коллективе, даже если перед нами ставят стену, мы оба продолжаем долбиться в эту стену, если обстоятельства того требуют. Мы можем найти общий язык со многими людьми. Но в отличие от него, я бы вряд ли стал любой ценой добиваться расположения людей, в чье окружение я хочу зайти. А Максим периодически забывал о цене этого расположения, ему так важно было закрепиться в новом коллективе, что он просто забил на друга. То есть шёл к цели широкими шагами, не замечая, что идёт по головам. То есть он говорит о том, что хочет стать капитаном, но главное для него – это не стать объектом травли. Поэтому он и примыкает к толпе, которая травит его друга, и сам даже начинает немного над ним издеваться. Я хотел бы верить в то, что я не такой. Но и Максим не до конца понимал, что он делает не так, он же не хотел никому причинить зла, он просто шёл к цели. В финале, я думаю, он горько раскаялся.

МАКАР ХЛЕБНИКОВ: Свою первую роль я сыграл в сериале Наталии Мещаниновой «Пингвины моей мамы». Мой герой Гоша не ладит с родителями и со школой и находит себя в стенд-апе. Такой типичный представитель моего поколения. Как и Никита из «Снегиря». Только Гоша в результате нашёл себя, а Никита - не успел. Никита более амбициозный, чем Гоша, он даже в сложных обстоятельствах продолжает отстаивать право остаться собой и не меняться под окружающую среду, это дорогого стоит. Никита, наверное, самый недосказанный персонаж с точки зрения будущего, более потерянный - при его несгибаемости, будущее его представляется очень сложным, даже трагичным.

БОРИС ХЛЕБНИКОВ: Персонаж Олега – это человек намного более встраиваемый в общество, чем Никита, более приспосабливающийся, адаптирующийся, понимающий свою судьбу, перспективы. Такая целеустремленность всегда связана с конформизмом: ты должен принять огромное количество обстоятельств на своём пути, с которыми ты должен не бороться, а смиряться. Это другой тип человека – более взрослого, менее тонкого, более четкого.  Его путь в результате приводит к его предательству. В какой-то более спокойной ситуации он не предал бы Никиту, наверное. Ему и предъявить-то ничего нельзя.  Никита вел себя, как мудак, а Максим нормально.

ОЛЕГ САВОСТЮК: В финале Максим взрослеет в плохом смысле - резко и болезненно.  Я думаю, что в этот момент он становится тем взрослым, который в будущем будет скептически относиться к таким понятиям как «команда», «коллектив» – для него эти слова навсегда будут иметь негативную коннотацию.  Он осознает силу коллектива, который может не только поддержать, но и затравить. Уничтожить человека только потому, что он не такой, как коллектив.

НАТАЛИЯ МЕЩАНИНОВА: В финале все герои расходятся думать о случившемся. Для Максима это серьёзный и страшный опыт, который придется в себе носить и прорабатывать очень долго, который останется травмой на всю жизнь. То, что экипаж замалчивает причины трагедии, говорит о том, что они не хотят ломать судьбу Юрику (Трибунцеву), не хотят, чтобы его посадили. Он ведь точно не хотел довести до беды, а потом изо всех сил старался доказать Боженьке, что он тоже человек. Ни для кого этот опыт не прошел бесследно.

ЮРИК (ТИМОФЕЙ ТРИБУНЦЕВ)

БОРИС ХЛЕБНИКОВ: Трибунцеву я предлагал другую роль, он сказал: «Ок, я готов, но мне бы очень хотелось Юрика сыграть, это мне интересно». А я как-то представлял себе Юрика очень молодым человеком. Но Трибунцев натолкнул меня на мысль о том, что если молодой человек ведёт себя как мудак, то он вырастет и остепенится, а когда так ведёт себя человек в 50 лет, то это выглядит зловеще. И эта персонаж зазвучал для меня по-новому.

ДЕД (ЕВГЕНИЙ СЫТЫЙ)

БОРИС ХЛЕБНИКОВ: С Евгением Сытым мне всегда было интересно работать. И он у меня всегда играл очень обаятельных персонажей, которые могли быть даже какими-то злодейскими, но это всегда были люди, вызывающие симпатию и смех, как, например, в «Сумасшедшей помощи». А здесь мы с Наташей взяли персонажа из романа - Деда, он там носитель мудрости: когда кто-то делает что-то дурное, то дед это комментирует – как в сказках, когда старики обязательно хорошие и добрые. Но мне всегда казалось, что это признак какого-то первобытного общества – слушать людей, которые старые и уважать их мнение только из-за возраста.  Пожилые люди сделали нашу жизнь невыносимой. И мы с Наташей решили переделать этого былинного Деда в козла, из которого одна дрянь вываливается, который везде говорит вещи очень неприятные.  Женя Сытый - народный герой. У него есть точное понимание, как играть русский тип и национальный характер – разный, любой. И я подумал, что круче Жени с его наблюдательностью к людям этого мудака никто не сыграет.

СЕРЕГА (МИХАИЛ КРЕМЕР)

МИХАИЛ КРЕМЕР: В этот проект я попал благодаря Тимофею Трибунцеву, мы давно с ним знакомы, снимались вместе, и это он рассказал Борису о том, что у него есть такой знакомый – Миха, который ходил на настоящих кораблях. Борис вызывал меня на пробы, и утвердил.

Я жил во Владивостоке, занимался мотогонками, а когда ушел из спорта, решил пойти в море.  Во Владивостоке жизнь у всех так устроена – если у тебя нет образования и карьерных перспектив – идёшь в море, деньги-то надо зарабатывать. Это портовый город, документы сделать - не проблема, всё по знакомству, плюс где-то какие-то курсы прошёл, и – подготовился.

Первый мой рейс был как раз на рыболовецком траулере – таком, как в «Снегире». Это ад полный, тем более для пацана, который первый раз в рейсе. В фильме всё по-честному показано, но у меня было суровее раз в десять. «Снегирь» ходил на короткую путину – пара недель в море. А мы шли в Охотское море на полгода. Пароход назывался «Гермес», в команде было человек 60 или даже 90, мы ловили рыбу, обрабатывали, паковали и оставляли в трюмах до полного заполнения. Потом к нам подходил перегрузчик, забирал рыбу, и мы ловили снова. И так полгода. Бывает, что и на 9 месяцев уходят. Режим работы – шесть через шесть часов, то есть за сутки надо дважды лечь спать и дважды встать, на протяжении полугода.

Мне тогда было 19 лет. С отношениями в команде у меня было полегче, чем у Никиты, я почти сразу нашел себе компанию – кто-то бывший военный, кто-то отсидел в тюрьме – и они меня как будто защищали. А вообще на пароходе были и стычки, и драки, и поножовщина, я всё это видел своими глазами. Там много пьют, и я тоже пил, и все раздоры происходят под градусом. У нас, например, была группа зэков, они недавно освободились, купили документы и пошли в море.  И вот в пьяной драке один другому воткнул нож в область селезёнки. С нами был медик, но тут оказалось, что весь спирт из аптечки уже выпит и обработать рану нечем. Но вообще эти зэки были нормальными ребятами, просто в таких рейсах люди с ума сходят.

То, что творит герой Трибунцева – у нас такое тоже было, тоже по пьяни. На таком судне, как на «Титанике», весь руководящий состав живёт в надстройке, а вся матросня - внизу.  И там, внизу, тебя могут выкинуть за борт, и всё что угодно может происходить.  В моём первом рейсе я хотел влиться в коллектив, а нём был племянник капитана Серёга - и вот в один из первых дней он предложил мне выпить, я согласился, мы выпили, и тут он говорит: «я тебя сейчас за борт выкину. И тебя никто не найдет». Я очень испугался.  Возможно, он шутил, издевался над молодым, ну а кто знает, что у него реально на уме. А потом он взял мою руку и говорит: «сожми кулак», и пытался из кулака мизинец выдернуть и выпрямить, а у него не получается. Вот он и заинтересовался, почему у меня такие сильные руки, я рассказал, что занимался мотогонками, и как-то всё разрулилось.

По характеру я сам больше был похож на Макса, персонажа Олега Савостюка. Я был пробивным, шуточки всякие шутил, да и что уж скрывать – чтобы выжить в этом всём, приходилось делать какие-то вещи, за которые потом ненавидел себя. Выживание – это слишком серьёзная штука.

Мой персонаж Серёга – это, наверное, такой человек, каким стал бы я, если бы остался в морях. Это такой морской волк, который живет постоянно в море, у него нет ни дома, ни семьи, вообще ничего нет. Он приходит на берег и ему нечем заняться. Так ведь в жизни и происходит. На пароходе ты чувствуешь себя важной частью, а на земле ты не нужен. Он давно принял правила этой игры, он давно живет по морским законам, а они суровые.

Иногда, когда я в депрессии, в море тянет… Взял бы и ушел.. Теперь это уже сложно, но документы у меня есть. Но лучше съёмки.  Море – это только в первые три дня романтика. Выходишь на палубу с чашечкой кофе, смотришь в даль… А на следующий день ты уже весь грязный, весь в чешуе, и так полгода. А потом вернулся на берег, а от тебя еще месяц рыбой воняет. И ничем этот запах не отмыть.

ОЛЕГ САВОСТЮК: Тима Трибунцев, Саша Робак, дядя Женя Сытый, Сергей Сергеич - там сложилась очень дружеская атмосфера, и, конечно, я себя поначалу чувствовал гномом среди великанов. Трибунцев был моим любимым артистом задолго до этого фильма. Мне было очень страшно, я боялся, что не вывезу этого. Но эти люди настолько профессиональные, что они не только свою работу выполняют на 200 процентов, но и тебе отдают столько энергии, настолько цепляются за тебя внутри сцены, что играть становится намного легче. С ними прекрасно работать, они прекрасные люди, и ни разу не звезды, это отличительная черта хороших настоящих артистов, они вели себя очень по-человечески по отношению к молодым артистам – подмечали ошибки, помогали, рассказывали, и всегда были отрыты к импровизации.

СЪЁМКИ

СЕРГЕЙ СЕЛЬЯНОВ: Производство было сложным, Хлебникову впервые пришлось иметь дело с инженерными решениями, с машинерией, с графикой в полном объёме, всё это для него было внове, и ему понравилось. А команда Наташи Смирновой («Globus Film») и исполнительный продюсер Таня Бонакова всё это блестяще смогли реализовать. Многие вещи и для этой опытной команды были в первый раз. И это прекрасно, что почти в каждом фильме приходится решать новые задачи, это улучшает качество профессиональной жизни.

НАТАЛЬЯ ДРОЗД:  У нас было два павильона – «сухой» и «мокрый», они находились в одном месте и перестраивались. Вся история внутри корабля снята в Петербурге.  В сценах без шторма использовались просто декорации интерьера корабля, а для шторма их поставили на гимбл и раскачивали.  Сцену шторма также снимали в павильоне в Петербурге.  Сцену спасения норвежцев - в открытом водоёме под Петербургом. Самое начало фильма, где герои ищут корабль, снято в Мурманске, а все сцены корабля без шторма – в Териберке, в отрытом море. Группа уходила на корабле с утра, и возвращалась вечером.

СЕРГЕЙ СЕЛЬЯНОВ: В технологическом смысле это самый сложный фильм для меня, может быть второй по сложности после «Салюта 7». Да, мы делаем большие фильмы-сказки, там тоже немало сложностей и графики больше. Но сказочный сюжет предполагает возможность условности, а в таком реалистическом фильме некоторые задачи решаются сложнее. Там нельзя спрятаться за условность жанрового кино, нужно всё по правде. Сложно было даже найти корабль. Решение этой задачи заняло год, потому что рыбная ловля – это бизнес. И никому неохота, даже за серьёзные деньги, отдавать свой корабль в пользование съёмочной группы. И дело не только в деньгах. Корабли эти не очень большие и они совершенно не предназначены для съёмок фильмов - там команда, техника безопасности, это всё крайне непросто.  Поэтому мы построили огромный гимбл – сложнейшее инженерное сооружение, чтобы имитировать шторм в павильоне, но при этом добиться художественной правды.

АЛЕКСАНДР РОБАК: Это один из самых невероятных проектов, в которых я снимался. И по масштабу, и по местам съёмок. Мы месяц провели в Баренцевом море, Териберке, Мурманске. Это были невероятно сложные съёмки – с огромным количеством объектов, декораций, удивительных инженерных сооружений. Смотришь каждый кадр и не понимаешь, как он делался.

ОЛЕГ САВОСТЮК: Мне посчастливилось пройти с группой весь съёмочной период – из 50 смен у меня было 42. Это было нечто невероятно грандиозное – масштаб съёмок высочайшего американского уровня. Наши потрясающие художники построили декорации, которые идеально повторяли настоящий корабль. В первую же смену мы снимали сцену, когда Максим с Никитой впервые заходят в свою каюту. Режиссёр традиционно разбил тарелку и говорит: «Сейчас будет сцена, как вы впервые заходите в свою каюту, смотрите, где вы оказались и где вы будете жить в ближайшие несколько недель». Я жду репетиции, чтобы зайти, осмотреться, договориться, кто куда встанет и сядет. И тут Борис говорит: «мотор, камера, начали». Мы с Макаром открываем дверь, и впервые видим это помещение, впервые заходим, рассматриваем эту каюту, включаем лампочки, стелим кровати, достаём свои вещи. Мы это очень живо сделали, потому что всё было по-настоящему. 

В декорации мы прожили полтора месяца, а потом приехали в Мурманск и зашли на борт настоящего «Снегиря», и тут я понял, что всё там уже знаю – где находится туалет, рубка, моя каюта, где, что и как открывается. Настолько круто была построена наша декорация – даже наш консультант её хвалил – бывалый моряк он не мог поверить, как художники смогли один в один воспроизвести настоящее судно.

МАКАР ХЛЕБНИКОВ: У нас было пять или шесть выходов в море. Никогда не думал, что на корабле во время качки я буду есть по пять раз в день. Это необходимо. Так организм восстанавливается быстрее. В первые дни на корабле состояние, похожее на дикое похмелье – ты ничего не соображаешь, только постоянно ешь. Потом у нас были учения - как не упасть в океан и как не разбиться на корабле. Этот инструктаж добавил документальности нашему существованию в кадре. Все были увлечены – и Трибунцев, и Робак - не каждый день попадаешь на настоящее рыболовецкое судно.

АЛЕКСАНДР РОБАК: Мы снимали на судне «Кепромар», это рыболовный корабль. И с нами была команда ребят, которые ходят в плаванье за рыбой. Слаженная команда. Там нет случайных людей. Это ведь очень командная история – работа невероятно тяжёлая и очень опасная. История в фильме частично про это - насколько жизнь и смерть находятся рядышком. Любое неправильное движение, и - нет человека. Когда мы зашли на корабль, то в первый-второй день четверть группы себе что-то разбили - кто лоб, кто ухо, кто руку. К тому же нас еще и штормило - в один из дней до 6 баллов шторм был в открытом море. Всех подбрасывает и укачивает, и ты передвигаешься, хватаясь за всё, что под руку попадет, чтобы держать равновесие. Бывалые, конечно, ходят враскачку. Мы тоже пытались это изобразить, но в результате всё себе поразбивали. 

Члены экипажа нашего корабля читали сценарий и были нашими главными консультантами. Помимо тех официальных консультантов, которые работали на картине.  Но все отметили, что в нашей истории нет никакого вранья, всё достоверно, досконально изучено.  Экипаж нам очень помогал – каждое действие они нам показывали: как тралить, как вытаскивать трал, как команды давать, как можно стоять, как нельзя.... Потом-то мы уже все стали бывалыми, а поначалу нас всему учили.

Декорации были сделаны невероятно круто. Удивительный художник Оля Хлебникова сделала всё настолько достоверным, что у нас было полное ощущение, что мы на настоящем корабле.  Оказавшись на настоящем, я подумал, что в декорации было даже живее. Все детали были абсолютно идентичными. Сектора каждого объекта закреплялись на гимблах, оттого декорация постоянно находилась в движении – всё, как в открытом море.

МИХАИЛ КРЕМЕР: От съёмок у меня остались самые хорошие впечатления. Когда я первый раз увидел декорацию, я просто обалдел - настолько всё реально было, даже запах какой-то присутствовал, я будто очутился в настоящем рейсе.  А Робак мне говорил: «Ты запоминай запах этих съёмок, когда ещё попадёшь в хороший фильм, к хорошему режиссёру», и я запоминал каждый день.

ОЛЕГ САВОСТЮК: Выход в море – первый в моей жизни – произвел на меня сильное впечатление. Я, наверное, как-то так себе это и представлял, но намного скуднее, чем это было на самом деле. Вообще, матрос на рыболовецком судне – это очень рутинная история. В какой-то момент морская романтика исчезает. Ты просто сутки напролёт режешь рыбу, вокруг чайки, море и постоянная качка. И это перестает быть романтичным и становятся очень сильно давящим. В этот момент начинаешь понимать, что ты песчинка во вселенной. И я это тоже почувствовал. Все эти эмоции точно останутся со мной на всю жизнь.

МАКАР ХЛЕБНИКОВ: Я всю жизнь ненавижу запах рыбы. И на съёмках от него было никуда не деться. В первом дубле мне сказали: просто режь рыбу как полный мудак. Я и начал. Нож был тупой, ошмётки летели во все стороны. Нам нужно было снять эту сцену быстро, потому что на жаре рыба быстро портилась. За три-четыре часа съёмок у всех уже глаза покрылись рыбьим жиром. В общем, это был самый неприятный съёмочный день в моей жизни.

ШТОРМ

СЕРГЕЙ СЕЛЬЯНОВ: Изначально мы планировали сделать этот фильм в копродукции с Люксембургом, шторм снять в Бельгии – там есть специальный бассейн, предназначенный для съёмок сцен на воде. Люксембург готов был вложиться в наш проект, но из-за пандемии вся индустрия была поставлена на стоп. А когда чуть распогодилось, Люксембург сказал с извинениями, что принято решение прежде поддержать европейские проекты. Копродукция не состоялось. Делали всё сами.

БОРИС ХЛЕБНИКОВ: Самым сложным было создание уникальной инженерной конструкции для съёмок шторма. Огромной командой мы долго думали и не понимали, как сделать шторм. В результате построили огромный шатёр из хромакея в несколько тысяч квадратных метров, внутри него - нос корабля с рубкой в натуральную величину. Эту конструкцию поставили на гимбл, и гимбл раскачивал корабль. Плюс у нас работали 4 водосброса, которые с 12-метровой высоты могли сбрасывать воду на людей - по 4 тонны каждый, плюс водяные пушки, дождевые установки, ветродуи. Всем этим надо было управлять так, чтобы не убить артистов. Это была уникальная инженерная операция, аналогов которой в России мы найти не смогли. В Голливуде такое делалось многократно, но с другими бюджетами и другими возможностями, нам пришлось всё придумать по-новому.

АЛЕКСАНДР РОБАК:  Я смотрел фильм о фильме «Титаник» - мне кажется, что у них всё было как-то проще. У нас же было построено полкорабля в полный размер, эти десятки тонн конструкций тоже стояли на гимблах. На этом корабле было еще несколько десятков человек и всякого оборудования – и светового, и насос, и ветродуй, и так далее. Всё это тоже было на гимблах, то есть всё было в движении. Основное – это вода. В фильме - двадцать минут шторма. Чтобы его снять, были использованы и водометы, и водные пушки, и водосливы. И это всё было выведено на пульт. Потому что движение воды не может быть хаотичным - каждая реплика, каждый поворот героев на реплику, должны были сопровождаться где-то средней волной, где-то волной, сбивающей с ног, после которой мы должны были кубарем лететь. То есть это должны были быть волны на полтонны, на тонну, на две тонны. Количество сбрасываемой воды регулировалось на пульте. И человек, который этим пультом управлял, понимал, что именно он должен нажать – здесь вода должна пойти со слива, она будет идти две секунды, и вот к этой реплике волна должна ударить с другой стороны.

ОЛЕГ САВОСТЮК: На нас надели желтые гидрокостюмы и запустили нас на палубу. Наш главный каскадер Макс Яковлев показывал нам, как там существовать, чтобы не убиться, потому что там всё деревянное, металлическое, тяжёлое, опасное. Мы посмотрели на плейбеке, как ребята прыгают, и подумали: «да чё там сложного?». Робак первым побежал на палубу, сказав: «Я всё понял», за ним Тима Трибунцев и вся команда.  И тут включили огромные ветродуи, от которых сносило с палубы, а потом пошла вода. Первые несколько дублей в нас пуляли теплой водичкой. Но всё равно - когда в тебя с 12 метров летит несколько тонн воды, это тебя сшибает, остается только держаться, и мы в какой-то момент поняли, что там нечего играть, надо просто запомнить композицию, как передвигаться, а в остальном вода играет за тебя, она тебя сшибает и ты всё непроизвольно играешь. А когда с третьего дубля вода пошла ледяная, мы почувствовали себя в море.

АЛЕКСАНДР РОБАК: Вода была холодная, градусов 8, наверное. После каждого дубля мы уходили греться на улицу, где было +35. А потом снова под ледяную волну. А помимо водных конструкций, у нас работали ветродуи, а ещё ливневая установка, и мы должны были играть в этом водном хаосе из волн, дождя, пыли на качающемся корабле – условия были очень суровыми, но они помогали актёрам играть достоверно. Всё это гудело, издавало рёв и громыхало так, что, находясь рядом, мы кричали, срывая горло, но не слышали друг друга вообще. Я понимал, что персонаж Тимофея Трибунцева сказал реплику только по какому-то жесту. Он поправлял кепку, я понимал, что сейчас моя реплика. Команды «начали» и «стоп» сопровождались специальной пищалкой, которую фанаты используют на футбольных матчах. У нас были разработаны свои сигналы, своя азбука Морзе, которую понимала вся группа и актёры. И потом, конечно, было Баренцево море и месяц съёмок в Баренцевом море, уже на всех ветрах, волнах, штормах. Вся эта северная природа. Это было невероятно интересно.

ОЛЕГ САВОСТЮК: Первый раз, когда мы еще репетировали с каскадерами, я упал, а потом открыл глаза и увидел, что мимо меня пролетает человек, я подумал – вот каскадеры творят чудеса, а оказалось, что это Олег Каменщиков, которого потоком воды снесло и он пролетел несколько метров. Каждый дубль мы снимали по 3-5 минут. Постоянная вода, холод, это всё очень много энергии забирает.  Но и эмоций много даёт.

БОРИС ХЛЕБНИКОВ: Все внутренности корабля – рубка капитана, каюты, кают-компании – это одна декорация, нос корабля в шторм – это другая декорация, корму корабля и сцену ловли рыбы мы снимали вживую в открытом море. Рыба – это реквизит. Ловить рыбу по-настоящему было невозможно, потому что существуют квоты на вылов и множество разных ограничений. Поэтому мы пользовались искусственной рыбой – её нам шили зеки из Петербурга, а мы делали принт. Но всё же было куплено 50 тонн замороженной рыбы, которую мы размораживали и засовывали в сети. По 10 тонн в день.

А второй важной задачей было сделать так, чтобы за этими технологиями и спецэффектами у нас получилось кино про людей. В фильме ведь есть большие части до шторма, и после него. И важно было, чтобы шторм не выделялся, как отдельное кино. Проблема в том, что когда ты сталкиваешься со спецэффектами, ты можешь снимать только в строгих рамках, и нам надо было придумать, как в сценах шторма остаться в тех же рамках, что и в начале картины – то есть, чтобы камера двигалась, чтобы артисты могли играть длинные сцены – вот это был для меня совершенно новый опыт. 

МАКАР ХЛЕБНИКОВ: Всегда страшно идти туда, где страшно. Но на площадке не было какой-то тревожной серьёзности. Все шутили, смеялись. Никто не напускал на себя важность, мол «мы тут снимаем серьёзное кино». А это было более, чем серьёзно. Сцены шторма, где были задействованы мощные инженерные конструкции, раскачивающие корабль, водосбросы, которые обрушивали на актеёров тонны воды, ветродуи, которые создавали порывы ветра. Актёров сметало с палубы, они падали. К сожалению, мой герой в этих сценах не участвовал, так что я всё самое интересное пропустил. Зато мне досталась сцена с зубаткой. Хорошо, что она была аниматиком, настоящая съела бы мне ногу, ведь живая зубатка – это настоящий монстр. В этой сцене герой Тимофея Трибунцева решает надо мной поглумиться и устраивает мне типа «посвящение в рыбаки». Зубатку ввинтили в центр душевой комнаты, внизу установили рычаги управления. Она двигалась из стороны в сторону, била меня хвостом и всем туловищем, и даже иногда кусала. В первых дублях мне реально было страшно. Но это была одна из самых интересных сцен.

МИХАИЛ КРЕМЕР: Я хорошо знаю, что такое шторм. В своём первом рейсе я попал в шторм в первые же дни. Мы начали выходить из Владивостока в Охотское море и попали в шторм баллов 7, к этому моменту все были уже пьяные. И у нас было всё точно также, как в фильме показано, – всё валится, никто ничего не закрепил, и даже страха не чувствуешь, потому что нетрезв. На съёмках шторма мы веселились как дети. Но выкладывались все на полную мощность. Орали так, что голос все потеряли. По 12 тонн воды обрушивалось на нас по нескольку раз в день, корабль качался, и так больше недели.  Но всё идеально работало, никаких запинок. И получилось всё очень кайфово. Консультантом фильма был действующий помощник капитана рыболовецкого траулера из Владивостока.  Оказалось, что мы друг друга знаем хорошо. Но и у меня ребята что-то периодически спрашивали – как говорят моряки, как не говорят. Я говорил, что рыболовецкое судно – это не корабль, это пароход.

ПРО РЕЖИССЁРА

АЛЕКСАНДР РОБАК: Работать в проектах Бориса Хлебникова и Наталии Мещаниновой – это всегда счастье и актёрская радость. Начинаешь читать сценарий и понимаешь, настолько это глубокая, интересная, многоуровневая драматургия, настолько неоднозначные персонажи. И это всегда – про настоящую жизнь.

ОЛЕГ САВОСТЮК: Сниматься в команде Хлебникова – это значит попасть в семью, которую ты будешь вспоминать на съёмках всех других фильмов. Я был частью идеального съёмочного процесса.  Я благодарен судьбе и богу за то, что они подарили мне эти съёмки. Я люблю кино Хлебникова за тончайший юмор, который не в шутках, а в смысле. За абсолютно честный взгляд на человека, на любого – на трудягу, на богатого, на человека власти. И за постоянное размышление – не констатацию фактов, а именно размышление, которым наполнено его кино.

ПРО КИНО

НАТАЛИЯ МЕЩАНИНОВА: Кино получилось очень эмоциональным, увлекательным. Оно к тому же очень экзотическое, потому что описанная в нём среда нечасто представлена в кино - если мы имеем в виду подробное кино, а не «Идеальный шторм». Я считаю это глубоким кино про отношения. А когда речь идет про отношения, то это интересно не только морякам и рыбакам, а самой широкой аудитории.

СЕРГЕЙ СЕЛЬЯНОВ: Это кино про нас. Да, вот мы такие, как герои этого фильма – то раздолбаи, то герои. Вопрос в том, позитивная эта коннотация или негативная? Да ни та, ни другая. Это просто часть нашей сути. И в таком противоречивом существовании красоты больше, чем в корректном спокойном состоянии от рождения до смерти. Это интересная тема для кино.

МАКАР ХЛЕБНИКОВ: Это кино про проблему отцов и детей, про столкновение современного поколения с людьми старой закалки, про природу оголтелого героизма в моменте. Про то, как «отцы», не разобравшиеся со своей жизнью, навязывают свои ложные ценности «детям». Это про взаимоотношения на корабле и в обществе в целом. Это очень глубокое многослойное кино. Очень интересное.

ОЛЕГ САВОСТЮК: Этот фильм для меня про взаимоотношения людей и про отношения разных поколений, про настоящую дружбу – какой она бывает: иногда коварной, иногда неприятной, и с предательством, и с обидами, и со светлыми, и с темными сторонами.

МИХАИЛ КРЕМЕР: Для меня это кино про морское братство что ли. Про выживание. Когда в суровую команду приходят двое новых ребят. Интересно наблюдать – выживут они там или нет, справятся ли с этим испытанием эмоционально.